Кто-нибудь может обозначить предел
человеческих возможностей? Не думаю. Недавно посмотрел фильм о человеке, мама которого
во время беременности принимала талидомид – препарат против каких-то
неприятностей. Ребенок родился без конечностей! Туловище и голова! От ног и рук
у него есть только ступни и остаток одной кисти. И он не просто живет – он
рассказывает людям, как он живет, что он может. Фильм документальный, в нем нет
капли вымысла. Невозможно это смотреть без содрогания, сопереживания, удивления!
Естественно, что этому человеку была оказана
всяческая поддержка. Иначе он просто не выжил бы. Такие случаи единичны, но
показательны тем, что сила духа человека способна сделать казалось бы
невероятное.
Гораздо больше, несоизмеримо больше среди нас
людей с различными дефектами развития, которые могут быть следствием патологии,
родовых травм, наследственности, инфекционных и прочих заболеваний. Такие люди
и были, и есть, и будут. Забота о них лежит на обществе: оно обеспечивает им
уход и поддержку. Как правило, эти люди возбуждают сочувствие, жалость, и
далеко не всегда они воспринимаются окружающими, как равные всем остальным.
Более того, у некоторых вид инвалида, а тем более требующего положенные ему по
закону льготы, вызывает не то что недовольство – гнев!
Но есть огромное количество энтузиастов,
которые свои знания и умения отдают людям с ограниченными возможностями, стараясь
ввести их в общество обычных, нормальных людей. Кто-то жертвует на это деньги,
кто-то каждый день ухаживает за ними. Есть люди, которые исследуют возможности
инвалидов и создают условия для использования таких возможностей. Их много:
социальные работники и психологи, врачи разных специальностей, ученые и
практики… Они разрабатывают методики развития инвалидов, их обучения, способы
интеграции в среду нормальных людей.
Одно из направлений – театральные постановки.
Режиссеры занимают людей с различными отклонениями в умственном развитии в
спектаклях. И делают это достаточно успешно. Таких театральных групп несколько
в Израиле, но одна из них резко выделяет своим составом.
Что может сделать на сцене слепой, глухой
человек? Казалось бы – ничего! Но вот нашелся такой режиссер, который решился
поработать с группой слепоглухих. И мне посчастливилось поговорить с ним и
послушать, как это рождалось и что из этого получилось.
Адина Таль. Сегодня ей немножко за пятьдесят.
В какой-то момент ей предложили поработать со слепоглухонемыми: кто-то
пожертвовал некоторую сумму денег с конкретной целью – сделать драматический
кружок.
Вот что говорит Адина о существе работы со
слепоглухими актерами: «…если здесь сидит слепоглухонемой – для него никто не
существует. Для него нет настоящего. У него есть прошлое или будущее… Потому
что настоящее появляется тогда, когда я вижу человека, когда я его слышу, когда
я вижу, что меня окружает. Именно это создает настоящее. Слепоглухой как бы
непричастен к этой информации. А я по сути должна создать текущий момент для
актера. Момент, в котором существуют и актер, и все, кто на сцене, и зрители».
И вот представьте себе человека, который ни
разу в жизни не сталкивался со слепоглухими, не имеет никакого опыта общения с
ними, вообще не понимает, как это может быть – слепоглухой. И этот человек
принимает предложение сделать драматический кружок с таким составом участников!
Она приехала в клуб, который ее пригласил,
посмотрела на будущих актеров и сказала: «Да. Я согласна». Чуть позже, по дороге
из Тель-Авива домой, в Иерусалим, она себе говорила: «Ну что я за дура! Зачем я
это сделала!»
Еще позже пришло осознание, почему так
произошло: «Ты понимаешь, состоялась карьера, дети выросли, и в жизни все
устроено. И вдруг изнутри всплывает вопрос: «Как, это все?». Видимо, я была в
ожидании того, что жизнь может еще меня удивить. Не знала, в чем, не знала,
как, но… Что да – была как бы любовь с первого взгляда. Посидела с группой… Так
я скажу, как на духу: есть две вещи в моей жизни, что я поняла сразу и до
конца: день знакомства с моим будущим мужем, когда мне стало ясно, что это мой
супруг (почти 35 лет мы вместе), и вот эта группа. Я не знала, что это, однако
с первого взгляда, еще не зная практически ничего, я сказала «Да»».
Актеры
Наверное, у каждого при словах «слепой»,
«глухой», «немой» возникает представление о том, что слепота, глухота и немота
– стопроцентные. Так думала и Адина. На самом деле все оказалось несколько
иначе: «Мне сказали: «Это – слепой». Но я видела, что он немножко видит. Мне сказали:
«Это – глухой». Но я видела, что он немножко слышит. Думала, что у слепых
обостренное чувство пространства – так мне опрокинули чашку с кофе…».
С чего начать? Надо что-то делать, надо
добиваться каких-то подвижек, результатов. «В клубе было несколько социальных
работников, которые все время мне говорили: «Это невозможно», «Это не пойдет»,
«Ты требуешь больше, чем надо», «Это ненормально». Но я видела, что чем больше
я требую – тем лучше. Естественно, в рамках очень ответственных: я не
заставляла слепоглухих ходить по канату над стометровой пропастью».
И здесь очень важный момент, который
определил успех ее работы с труппой: «Я знала, что могу и должна требовать. И
это даже дань уважения к человеку, с которым я работаю». Уважение к человеку.
Могу сказать из личных впечатлений, из разговора с актрисой труппы, что именно
уважение к личности дает актерам потенциал, силу, мощь, с которыми они
выступают на сцене.
Адина: «После трех месяцев работы я была
очень довольна результатами. И вот мы сидим с труппой (разумеется, у каждого
свой персональный переводчик), и один из актеров говорит мне: «Какие глупости
мы тут вытворяем!» Я его спрашиваю: «Почему?» «Мне не нравится эта пантомима!»
Я говорю: «Ты не говоришь, ты не видишь, ты не слышишь, так что ты хочешь делать?»
И тут один из актеров говорит: «Я бы хотел сделать горки!» Я аж подпрыгнула:
«Но как?» Он мне отвечает: «Я не знаю. Это проблема твоя. Ты режиссер. Это твоя
задача».
Я сказала: «Хорошо, я режиссер. Порядок. Но с
этого момента меня не интересует, что ты слепой и глухой. Ты актер, и то, что
ты не видишь и не слышишь – это твои проблемы». Мы как бы заключили такое
соглашение… И правда… С этого момента я отношусь к ним, как к актерам.
Когда я ставила первую пьесу, я спросила у
каждого из актеров: о чем ты мечтаешь? Их мечты, по существу, были очень похожи
на наши мечты: богатство, красота, известность, посидеть в дорогом ресторане с
красивой женщиной… Все такое… Одного я спрашиваю: «О чем ты мечтаешь?» Он не
отвечает. Каждый раз один и тот же ответ: «У меня нет работы». «У меня нет
работы». Он упрямец, но я больше. И я его переупрямила. И он мне сказал: «Я
хочу водить автомобиль». Я - ему: «Знаешь, здесь есть сцена. Ты не водитель
автомобиля, ты водитель автобуса».
Это была финальная сцена первой постановки. И
тогда я сказала всем актерам: «Сейчас вы подниметесь в этот автобус в таком
состоянии, в котором вы хотели бы быть». Один вошел с вокменом, другой – читая
газету, третья – беременная, двое – как влюбленная пара. И один поднялся,
прихрамывая. «Скажи, почему ты хромаешь? – смотрю я на него, – Глухой, слепой и
еще хромаешь?» Он посмотрел на меня и говорит: «Что это значит? Я хочу получить
скидку на проезд!».
И я сказала себе: «Если он думает, что для
получения скидки на проезд в автобусе ему недостаточно быть глухим, слепым, и
он должен получить еще какое-то увечье – нам удалось. Мы на истинном пути».
Вот здесь и произошел перелом в
сознании слепоглухонемого человека: он перестал себя чувствовать отторженным,
отверженным в обществе. Он почувствовал себя наравне со всеми! Это была одна из
составляющих в достижении цели – ввести таких людей в общество, интегрировать,
вывести из изоляции.
«Я не говорю, что это решает все проблемы
этого мира, но это точка отсчета, с которой может и должно начаться изменения
понимания действительности. И нет сомнения, что именно это и происходит в
театре».
Но есть еще один момент: общество должно
воспринять такого человека. И здесь сценическое решение было в своем роде
уникальным.
«Я выбрала историю с хлебом, потому что представление
идет от момента замеса теста, подготовки теста, размешивания теста. Потом нужно
подождать, пока оно подойдет, испечь хлеб и потом съесть его. И по существу мы
создаем по ходу спектакля такой отрезок времени, в котором взаимодействуют
актеры и зрительный зал. Так создается особая атмосфера, которая может родиться
только в этот определенный момент – когда насыпаем муку, добавляем воду, масло
и превращаем это в тесто.
Введение такого элемента переворачивает все
место действия. Мы строим ситуацию, когда по существу зритель, человек слышащий
и видящий, может воспринять слепоглухого. Зритель сидит в театре, он купил
билет, он хочет получить удовольствие от зрелища. И мы не говорим, что здесь
есть несчастные люди, давайте вы и каждый здоровый гражданин, помогите им и
поухаживайте за ними. Мы говорим: «Нет. Здесь есть труппа слепоглухих. Вперед!
Вы увидите хороший театр! И вы будете частью того действия, которое создает
труппа и которое проявляется во взаимодействии актеров и зрителей!».
И более того, на самом деле публика ест этот
хлеб. Нет сомнения, что (я знаю это по себе, и думаю, что это верно по
отношению к большинству людей) ты не будешь есть из рук человека, который тебе
неприятен. Если это так – это все. Ты не будешь это есть. Ты найдешь самый приличный
способ отказаться от такой еды.
По сути съедание чего-то, приготовленного
кем-то – это процесс присоединения. Я уверена, что это не творится в голове, то
есть ты не можешь себе это объяснить. Это лежит очень-очень глубоко. И процесс
восприятия здесь – процесс присоединения. Это происходит и в тот момент, когда
ты принимаешь услуги глухого официанта и делаешь усилия установить с ним
контакт».
Могу подтвердить как зритель, что в момент
раздачи хлеба в зале меняется настроение. Если во время представления зрители
смотрели на все с удивлением, растроганно, были потрясены необычностью
действия, то когда переводчики (которые, естественно, во время спектакля
находятся на сцене вместе со своими подопечными) начинают раздавать хлеб
зрителям, обстановка в зале становится какой-то уютной, семейной, теплой.
Зрители поднимаются на сцену, начинают разговаривать с актерами, благодарить за
увиденное и услышанное… Это и есть процесс присоединения, взаимодействия зала и
сцены.
От начала прошло 5 лет. Есть труппа, созданы
спектакли, есть театральное помещение. «Мы даем здесь три представления в
неделю, трижды в неделю мы должны принять 330 человек. Мы достаточно успешны в
этом. И это прекрасно. Я не думаю, что в Израиле есть много театров, которым
удается так работать».
Естественный вопрос: как пополнять труппу?
Кто будет работать с труппой?
Сегодня весь постановочный процесс держится
на одном человеке: на режиссере Адине Таль. А завтра? «Цель заключается в том,
что это место не должно держаться только на мне, – говорит Адина. - Это было бы
очень большой ошибкой во всех отношениях. Допустим, что я завтра умру – так
что? Это все? Прежде всего, я не собираюсь умирать завтра. Но я думаю, что это
место в какой-то момент должно будет доказать свою жизнеспособность и в мое отсутствие».
Что пожелать режиссеру? Здоровья, успехов и новых спектаклей!
Что остается зрителю? Ждать новых спектаклей!
Хотите свежего хлеба? Сходите в театр!
Попытка созвониться с Эраном Гуром –
директором театра – не удалась. Поэтому временами меня тревожила идея
наведаться в театр еще разок. Один раз мы там побывали – безрезультатно. А вот
13 ноября – нам просто повезло.
Приехали в Яффо, спустились в порт, к театру.
Снаружи еще не все закончено, стоянка для автомобилей недоделана, напротив не
то ремонтируют, не то реставрируют старый пакгауз.
Окна театра ярко освещены, внутри видно
какое-то шевеление: ходят с раскрытыми папками одинаково одетые люди, что-то
обсуждают. Я высказался: «Это репетиция». И ошибся. Я думал, что это репетиция
каких-то актеров. Оказалось, что мы попали на организованную руководством
театра встречу театрального коллектива с потенциальными зрителями (все были
заранее приглашены, только мы пришли без приглашения). Проходим туда, где
поодаль суетятся официанты. Все официанты – глухие. Мы сели за столик,
осмотрелись. Подходит официант и что-то начинает нам объяснять. Я понял так,
что мы заняли не свои места, поднялся и собрался, было, уходить. Официант меня
успокоил, показал, что мы можем остаться.
У буфетной стойки появился Эран Гур. Он рассказал
о цели проекта, о той работе, которая была сделана на этом месте (строительство
театрального здания), о том, что есть и как это будет работать.
Среди работников театра – 70 человек, имеющих
дефекты речи, зрения и (или) слуха. Из них 11 – актеры, остальные – работники
двух кафе: в одном работают глухие, в другом – слепые.
Кафе с глухими работниками – как обычное: все
открыто, столики, буфетная стойка. Особенность – на столах лежат бумажные
скатерочки размером со столешницу, на которых напечатаны некоторые жесты с
переводом на иврит, английский и арабский. (Я попросил такую в подарок – не
дали.)
Кафе со слепыми работниками устроено как
звукоизолированное помещение, в которое не проникают звуки снаружи. И в нем
полная темнота! Зачем? Чтобы посетители (хотя бы на время) почувствовали себя
погруженными во тьму.
Затем нас пригласили пройти в зал. Перед
входом Адина Таль очень коротко рассказала о спектакле.
Входим. На сцене – актеры и актрисы стоят
около столов и… разминают тесто. Над сценой – лозунг: «Приветствуем вас в нашей
пекарне!» На заднем плане – шкафы, ящики, как бы обстановка пекарни.
Играет музыка. Публика постепенно
рассаживается. Справа на авансцене сидит Писатель, стучит по клавиатуре машинки
со шрифтом Брайля.
Продолжается вымешивание теста. На сцене,
кроме актеров – переводчики. Одна из них ходит около актеров и подсыпает муку:
чтобы не прилипало.
По бокам сцены стоят два переводчика с
тамтамами. Оба одновременно ударяют по тамтамам, актеры (для них удар по тамтаму
– команда) меняют мизансцену.
Потом свет гаснет, и когда он зажигается –
актеры уже сидят, продолжают месить тесто, на их лицах оказываются маски (белые
овалы без прорезей для рта и глаз). Начинает говорить Писатель. У этого актера
глухой прерывистый голос, он слепой абсолютно, слух (как я могу предположить)
почти нулевой, но свой голос, очевидно, он слышит.
Слева над сценой висит экран, на котором
высвечивается текст, произносимый на сцене. Это помогает понять, что происходит
на сцене не только тем, кто не знает иврита (текст дается на двух языках –
иврите и английском), но и глухих, которые присутствуют в зале. Действие не
статично: актеры передвигаются по сцене, иногда – в сопровождении переводчиков,
иногда самостоятельно. Но эта самостоятельность – не полная: когда актер
покидает сцену – его ведет переводчик.
Тесто размешано, его раскладывают в формы и
закладывают в печи, которые стоят слева (шесть печей в два этажа).
Спектакль продолжается. Актеры рассказывают о
себе: кто они и какие у них мечты. По ходу этого рассказа на сцене меняется
обстановка: это, например, парикмахерская, в которой одна из актрис захотела
сделать себе прическу.
Один из героев говорит о том, что он очень
хочет иметь семью, чтобы у него была жена. Появляется волшебник. По его жесту
появляются невесты – три актера в женских одеждах осаждают потенциального
жениха. Жених с отвращением прогоняет их – и тогда волшебник на руках вносит на
сцену невесту, усаживает ее рядом с женихом. Они разговаривают, обнимаются,
целуются. Потом невеста говорит жениху, что она хочет сыграть ему песню,
которую она играла в детстве. Приносят органолу, она играет сама, медленно, но
уверенно.
Приносят свадебный балдахин, играют свадьбу,
танцуют. А сзади уже накрывают столы и… из печек достают готовый только что
испеченный ароматнейший хлеб! Его режут, раскладывают в корзинки и несут в зал,
приглашая публику принять участие в свадьбе.
Зрители поднимаются на сцену, разговаривают с
актерами, объясняясь с ними и голосом, и руками, и с помощью Брайля.
Мы тоже прошли на сцену, поговорили с
актрисой, которая когда-то приехала из России. Женщина в возрасте (по виду –
около 60 лет) слышит, разговаривает. Лет двадцать тому назад в результате
вирусного заболевания потеряла зрение. Когда-то она училась музыке – играть на
фортепьяно. Затем, после потери зрения, много лет не прикасалась к инструменту.
И когда ей предложили в театре попробовать сыграть – она очень долго боялась,
боялась инструмента. Потом эти страхи прошли, теперь у нее есть музыкальные
номера (в этом спектакле она для своего жениха играла песенку).
Я сказал ей, что нас очень тронуло увиденное,
и услышал в ответ: «Нас не нужно жалеть! Мы счастливы тем, что мы в этой
труппе, что у нас такой замечательный режиссер! Она большая выдумщица, мы
готовим новый спектакль – и у нас все хорошо! Мы хотим, чтобы все поняли, что
даже люди с такими недостатками могут очень много!» Замысел проекта – показать
всем заинтересованным, как и в какой форме можно вернуть к нормальной жизни
людей с ограниченными возможностями. Проект очень амбициозный – и пожелаем
удачи его авторам и исполнителям! Впереди – премьера.
Кстати, хлеб оказался очень вкусным. Слегка
присыпанный солью…